СТЕНОГРАММА

беседы с тов. ПАЩЕНКО Устинией Абрамовной ( Люся)

 

7 сентября 1944 года

Беседу проводил тов. ВАКСМАН.

 

Тов.  ВАКСМАН – Расскажите о периоде времени Вашей связи с подпольной партийной организацией гор. Киева, что этому предшествовало.

Тов. ПАЩЕНКО. – В Киеве я была оставлена третьим спецотделом НКГБ УССР. В то время начальником отдела был Завгородний, затем он уехал и остался Желай. Желай вызвал нас к себе, нас было несколько девушек и спрашивает – кто хочет остаться в Киеве для работы по заданию органов. Я согласилась. 10 сентября 1941 года нам дали паспорта, мне дали паспорт не на мою фамилию, дали справку о том, что я работаю в университете.

10 сентября приехал «Кудря» (Кучеренко Иван). Нас было четыре девушки и нам сказали, что мы будем работать под его руководством. Мы стали спрашивать, что будем делать, он нам ответил, что работа найдется.

16 сентября один хлопец из нашей группы бежал и нас решили вывести из Киева. 18 сентября вместе с другими сотрудниками Наркомата, мы выехали из Киева, доехали до с. Харковцы, остановились, что-то случилось с машиной и мы пошли пешком. Через несколько дней мы остались вдвоем с Хохловой Александрой Игнатьевной. На Яготинском шоссе мы встретили одного нашего сотрудника – Скоробогатова. 26 сентября 1941 года мы попали в окружение и нас забрали в лагерь, где мы пробыли до 2 октября 1941 г., а Скоробогатова взяли 29 сентября 1941 г. в лагерь для военнопленных. 2 октября 1941 г. нам удалось уйти из лагеря. Мы все время пытались уйти, тем более, что Шура знала, что Хохлов Виктор – ее брат, был оставлен в гор. Киеве по какому-то заданию. Мы с Шурой решили так – если нам не удастся перейти фронт, мы вернемся в Киев. Так мы и сделали, 7 октября мы возвратились в Киев. Пришли прямо на квартиру Хохлова на ул. Ворошилова, 2, его там не застали. С Хохловым мы встретились у Шуриной тетки, которая жила на Борщаговской, 72, кв. 2.

Хохлов начал нас спрашивать как мы попали в Киев, мы все ему рассказали, – как нас вывезли, как мы убежали из лагеря. Он нам сказал – хорошо, что добрались до Киева, будем работать вместе. Он здесь в Киеве оставался и работал на заводе «Большевик» в котельном цехе, рабочим, а жил в своей прежней квартире. Его часто спрашивали член ли он партии, а ведь его исключали, а потом восстановили, так он отвечал, – нет меня исключили и я не восстанавливался.

Через месяц пришли Ивкин и Ревуцкий. Пришли они в октябре или в начале ноября 1941 года. Встретились мы с ними на квартире у Хохлова (Первая дачная, дом № 5). Ивкин тогда пришел, помню, с бородой, солидный, у Ивкина и Ревуцкого были партийные билеты. С тех пор мы начали работать все вместе.

 

[...]

 

(т.  ВАКСМАН – Расскажите о судьбе каждого человека).

Виктора Хохлова задерживали на заводе несколько раз, подозревая его в диверсионной деятельности. Хохлов сам и по его заданию часто портили электропровода и отвинчивали гайки. Когда 14 марта 1942 года его вызвали в контрольную будку, то Илющенко спрашивает у Хохлова – зачем перерезаешь провода и снимаешь гайки. Он все отрицал. Присутствующий при этом чех – Лыло сказал на Хохлова, что он коммунист, а Хохлов утверждал, что он давно исключен из партии. Затем его отпустили. Не знаю что было до этого, но 12 марта Хохлов ушел с Гарматной и пошел жить к Бенявскому, который жил на Большой Житомирской, 16, кв. 6. Там он и остался, у него была высокая температура и его не отпустили, до этого он ходил к Аристарховой. С 14 по 21 марта он был в тяжелом состоянии, 19 марта мы вызывали к нему профессора Солнцева, который говорил, что он безнадежный, Галина Матвеевна через аптеку доставала необходимые медикаменты, но ничего ему не помогало. 20-го числа он дышал только кислородом доставленной кислородной подушкой. У него признали менингит, крупозное воспаление легких и сыпной тиф. 21 марта он умер, но похоронить мы его смогли только 23 марта 1942 года. Мы опасались его выносить. Кузнецов, Бинявский Виктор и мы помогали, вынесли его в ковре, а гроб был приготовлен на одной из улиц. Похоронили мы его на Лукьяновском кладбище. На похоронах я была, Бинявский и еще несколько человек.

7 июня 1942 г. были арестованы Ивкин и Ревуцкий, а 9 июня – Пащенко.

Вот как был арестован Ивкин – у него было назначено свидание в воскресенье – 7 июня с Аристарховой, назначено оно было в садике около завода «Большевик», в 12 час. дня. В то время Ивкин был на квартире у Стрелковского, а Ревуцкий был у сестры – на четвертой Дачной. Когда Ивкин увидел через окно, что Аристархова сидит в саду, он тоже вышел. Аристархова сидела не одна, с ней сидела девушка Шура​​​​​​​, которая жила на Заводской, кв. 5. Ивкин подошел к ним, и в это же время подошел кто-то гражданский и схватил Ивкина за волосы. Ивкин вырвался и стал бежать, сразу же стали стрелять из автоматов. Его поймали, забрали и девушку эту взяли, а Аристархова пошла дальше. Как говорят, она сразу пошла на квартиру Ревуцкого. Там же живет Катя Форвот, которая рассказывала, что она слышала стрельбу, а Шура Хохлова – сестра Виктора, была в это время у Кати, Шура​​​​​​​ поняла, что стрельба была в направлении квартиры Ревуцкого. Ревуцкого взяли прямо с квартиры, забрали его, сестру и девочку лет двенадцати. Знаю, что Ивкина при аресте ранили и повезли в больницу. В этой больнице работала, кажется, двоюродная сестра или тетя Марии Парфирьевны. Вот она-то и рассказывала, что все в больнице говорят – привезли секретаря горкома. К нему пригласил профессора, но Ивкин просил – не спасайте меня, а дайте мне яду, чтобы я умер, все равно я ничего не скажу, пусть погибну я один. Родственница Козловой, когда сменилась с работы, пришла к Козловой и сказала, что Ивкин просит яду, затем пошла к Морозову, достали яд, но когда она вернулась с ядом в больницу, там Ивкина уже не было. Так больше мы о нем ничего не знали.

За  Пащенко Сергеем пришла Аристахова, и с ней еще 4 человека, приехали они на машине в село. Машину поставили в центре села.  Пащенко в это время был в селе у своего брата. Когда Аристархова вошла в дом, сразу спросила, – а где Люся и Шура​​​​​​​, в Киеве, или в селе. В это время зашла мачеха и говорит, что Люся в Киеве, тогда Аристархова спрашивает, а где Сережа, мачеха говорит – зачем он вам нужен, я, говорит, иду в Киев и он мне нужен. А он предупредил в селе, что возможно из Киева придет девушка, тогда ему надо об этом сказать. Мать подумала, что это та девушка и есть и сказала, что Сережа​​​​​​​ сейчас у Насти шьет пиджак. Аристархова спросила – как фамилия хозяина квартиры где Сережа​​​​​​​, мать ответила, что не знает. Это было в 11 часов утра, ее у нас покормили и она вышла, думали, что она ушла в Киев. К ней навстречу вышли гражданские, они переговорили и пошли все вместе на квартиру к Сергею Пащенко. В это время в хате была невестка с ребенком. Они зашли в хату, брат сидел за швейной машиной, Аристархова ему улыбнулась, поговорила, а затем сказала – мне Сережа​​​​​​​ надо идти в Киев, уже 12 часов. Она оставила его и вышла. Сережа​​​​​​​ сел за машину, а невестка не успела выйти, как в это время вошли двое в немецкой форме и двое в гражданской и говорит – ты арестован. У невестки стали просить веревку, чтобы его связать, она сказала, что веревки нет. Тогда они сами нашли какую-то веревку, связали ему руки и спрашивают – где оружие, он говорит, что оружия у него нет. Они говорят – правильно, твое оружие в Киеве, ты его с собой не берешь. Потом они повели его в машину, где сидела Аристархова. Увели его 10 июля 1942 года. Мать ходила узнавать его судьбу, вперед я хотела сама идти, но воздержалась идти в гестапо – на Короленко, 33. В гестапо сидела переводчица, которая давала всякие справки, она посмотрела в книгу и говорит – передачу мы от Вас не примем и больше сюда не ходите. Мать еще три раза ходила, но узнать ничего не могла, а 17 июля, в газете «Украинское слово» было сообщено, что Ревуцкий, Кудряшов Владимир,  Пащенко Сергей и Левицкий были расстреляны. Была небольшая статья, в которой было указано за что они расстреляны и что жители города Киева благодарны гестапо за то, что их расстреляли.

(т.  ВАКСМАН – После провала организации куда Вы ушли).

Я пошла к Балычеву – это работник Наркомата Государственной Безопасности Союза ССР.

(т.  ВАКСМАН – А как Вы с ним связались).

Ивкин тоже был связан с ним. Был один работник 3-го спецотдела Беребень, она знала, что мы оставлены для работы в Киеве. 7-го февраля 1942 года она была выброшена с самолета, который прилетел из Воронежа. Приземлились они в Житомирских лесах и неудачно. В Киев прибыли 12 апреля 1942 года. Она знала мою квартиру и Хохловой, но не нашла нас там, встретила нашего шофера Богуша и сказала ему, что как только встретил кого-либо из нас, чтобы обязательно к ней зашли. Рассказала, что она оставалась в Харькове, а теперь решила перебраться в Киеве. Велела прийти к ней на квартиру на ул. Чапаева, 2, кв. 8. При встрече шофер нам об этом рассказал и мы пошли к Беребень. Она нас расспрашивала – есть ли какая-нибудь организация, знаем ли мы кого-нибудь. Мы говорили, что никого не знаем и никого из старых работников здесь не осталось. Она видит, что мы неоткровенны, тогда она говорит – Девушки, вы не бойтесь, я могу Вам рассказать, что я прибыла по заданию, по какому не сказала, а если вы мне не верите, то вот в доказательство могу показать вам ценности. И действительно у нее были золотые пятерки, кольца и еще какие-то вещи, говорит, что все остальное пропало при посадке самолета. Мы ей сказали, что у нас есть начальник группы Балычев. Она просила связать его с ней, так как хочет кое-что ему передать. Мы пришли к Ивкину, он в это время был на квартире у Стрелковского, говорим ему, что есть тут одна радистка. В то время был еще Ушаков Борис, который устроился на работу в горуправе. Ивкин нам сказал, что надо встретиться с Балычевым. На другой день мы привели Балычева и он долго беседовал с Ивкиным и Ревуцким, ночевал у них и на второй день ушел. Он посылал нас раза два с письмом на Гарматную, что было в письме, не знаю. 16 мая Беребень и Паша решили идти обратно, мы тоже просились, но нас не пустили. Знаю, что они перешли линию фронта и о них больше ничего не знаю. С тех пор Балычев часто встречался с Ивкиным. Когда получился провал организации, Балычев жил на Пушкинской, 21, кв. 19 и с ним жила радистка Галка, правда, рации уже не было. Галя рассказывала, что когда они приземлились, то закопали свое оружие, а позже Хохлова с Галкой ходили километров 70 в район ее выброски, но оружия не нашли.

11 июня мы пошли к Балычеву и говорим – людей забрали, что нам делать. Он говорит – уходите из Киева. Я решила уйти, Хохлова решила подождать дня три, а потом прийти. Шура​​​​​​​ к нам не пришла, а осталась в Киеве и пошла к Тодору на квартиру, ул. Чапаева, 4, кв. 31. В том же доме жила Марфуша, которая работала мастером на этом заводе и еще в то время, когда был брат Хохловой. Аристархова знала где Хохлова, пошла на завод и якобы хотела передать ей записочку от  Пащенко – моего брата. Она пришла на завод и спрашивает – скажите, кто Ануфриева Марфуша, ей показали, она спрашивает у Марфуши – где Люся и Шура​​​​​​​, а Марфуша рассказала, что Шура​​​​​​​ бывает у Галки – это жена Тодора. И вот, однажды утром, Шура​​​​​​​ хотела уйти, но видит, что во дворе группируются немцы, она хотела броситься с четвертого этажа в окно, но Галка ее не пустила. Они зашли в квартиру и узнали Шуру​​​​​​​, среди них был Тимофеев – футболист, но когда[-то] жил на одной улице вместе с Хохловыми. Он говорит – Шура​​​​​​​, сколько мы тебя ищем, а Шура​​​​​​​ отвечает – Вас тоже найдут. Забрали они Шуру​​​​​​​ и хозяина квартиры. Тодор знал этого Тимофеева и потом он рассказывал, что когда Шуру​​​​​​​ привели, она села в кресло, а Тимофеев начал ей говорить – Что ты путаешься, ничего из этого дела не выйдет и ты погибнешь. А Шура​​​​​​​ отвечает – Ничего, за одну мою голову погибнет много ваших голов. Тодор просидел три дня, а потом его выпустили. Тодор после ареста к нам уже не заходил, от этом я уже слышала в марте месяце 1943 года, когда я связалась с отрядом. Мне говорили, что Шуру​​​​​​​ арестовали на улице Чапаева. Теперь, уже когда я пришла в Киев, я была у Галки, она очень обрадовалась, забрала у нее туфли, но больше к ней не заходила. Второй раз я к ней зашла, когда Киев был освобожден.

(т.  ВАКСМАН – А какова судьба руководителя группы Балычева),

Я больше его не видела. Последний раз видела 11-го июня 1942 года. Сейчас я его тоже не встречала, я в Накомате слышала, как говорили, что в какой-то тюрьме на стене за фанерой было написано его рукой – погиб за родину.

Говорят, что Беребень предательница. Она в Киеве встречалась еще с одним сотрудником Мазурок Володя, который жил на Новолубянской, он приносил оружие, заходили раза два, а перед самым приходом Красной Армии она его выдала.

(т.  ВАКСМАН – А куда девался Тимофеев Борис).

Тимофеев есть, он живет на Полевой улице, дом № 105, кв. 1. Он работал в индустриальном институте комендантом, сейчас нигде не работает, пьет, гуляет. Мне об это рассказал Мельников – рабочий завод. Я уже сообщила о нем, просила, чтобы забрали, но он ходит до сегодняшнего дня.

(т.  ВАКСМАН – Расскажите, что Вам известно о самой Аристарховой, кто есть из членов семьи в Киеве и какое отношение они имели к предательству).

Я знала ее мать, она жила на Тургеневской, 28 и Вера жила с ней, нигде не работала при немцах. У матери было две дочери и два сына. Муж Аристарховой был арестован еще до войны и его посадили на один год. Как видите семья из пяти человек, жили они бедно. Старшая дочь работала на аэродроме, а Вера Аристархова нигде не работала. Мы все им помогали, считали их своими людьми и делились продуктами. Мать все говорила – не нужны мне эти продукты, не хочу, чтобы Вы этим занимались. Когда получилось предательство, говорят, что Вера Аристархова до этого попалась на Печерске, в руки гестапо.

Я помню такой случай, когда мы были в 1942 г. в городе, шли по бульвару Шевченко, видим останавливалась машина, из нее выходит мать Аристарховой, мы даже подумали, что это за нами. Она вышла из машины и мы слышали, как она сказала, – я все сделаю и потом пошла в противоположную от нас сторону. Машина была гестаповская. Жила она тогда уже не на Тургеневской, а на Лукьяновке в блочном доме. Где ее старшая дочь, я не знаю, а  Вера  говорят удрала с немцами.

(т.  ВАКСМАН – Что случилось с Кучеренко Константином).

Кучеренко я видала два раза в 1942 году. Его все называли Костя, он последнее время в 1941 г. работал секретарем горкома комсомола. Как Кучеренко я его знала еще с 1937 года. В период оккупации и связи с ним, Ивкин и Ревуцкий называли его Костя​​​​​​​.

(т.  ВАКСМАН – Какова его судьба).

Когда я была в отряде на левом берегу Днепра, к нам пришел из отряда «КИМ» связной и рассказал о том, что Кучеренко арестован, что он оказался предателем. Его выпустили и дали ему хорошую квартиру, на какой улице, не знаю, у него на квартире свет, радиоприемник. Он встречает своих знакомых, приглашает идти слушать радио и оттуда людей забирают.

 

[...]

 

(тов.  ВАКСМАН – Что Вам известно о средствах организации, за счет чего они жили).

Сначала все ценности хранились у Виктора Хохлов​​​​​​​. Еще до смерти он как-то говорил, что есть склады, проживем, а когда был провал Ленинского и Петровского районов, говорили, что все пропало. Затем Хохлов​​​​​​​ говорил, что есть склад на кладбище, но там тоже ничего не оказалось. Хохлов​​​​​​​, когда был болен, говорил, что на Лукьяновском кладбище есть склад, рассказывал, что там, где похоронено четыре моряка, в том месте надо искать. Ивкин посылал ребят и Морозов​​​​​​​ тоже, но говорят, что ничего не нашли. Часть ценностей были у Аристарховой. Мы знали, что у нее были часы. Когда умер Хохлов​​​​​​​, мы ходили за часами к ней, но она говорила, что у нее часов нет. Была часть ценностей у Карнаухова, он также должен был их закопать. Мы хотели из квартиры Карнаухова забрать кое-какие домашние вещи свои и матери сказали, что придем в 8 часов утра назавтра, но мне не советовали ходить в эту квартиру, а я решила ничего этим сволочам не оставлять. Дело в том, что отец Карнаухова, как только появились немцы, побежал их встречать и вот так получилось, что мы пришли не в 8 час., как условились, а в 11 и когда стали подходить к дому, то увидели, что со двора выходит полиция. Больше мы в эту квартиру не ходили.

Вообще подпольщики городской организации жили материально очень тяжело. Ради общего нашего дела, с этим тогда никто не считался, а работали на благо Советской Родины.

 

( ПАЩЕНКО)

 

ВЕРНО:

Инструктор организационно-инструкторским отделом ЦК КП(б)У

(ВАКСМАН